— Четверо их было, — чуть щурясь, рассказывал молодой парень. — А я в кустах, значит, у дороги, схоронился, да жду пока наши подойдут. Лежал уже второй час, все затекло, боялся пошевелиться, а ну как увидят? А тут еще эти подошли, да деда перед собой, с пацаненком пинками гнали. Там амбар колхозный был, весь в кровавых разводах, да дырках… Приспособили, значит, единственную белую стенку на село… — Парень чуть сморщился, вызывая из памяти недавние воспоминания, — Дед то горцем оказался, не видел я, грузин али чечен, но у стенки встал гордо, и пацаненка своего приструнил. Трое нацистов начали готовить оружие, а четвертый, сержант, мать его, — солдат сбился, смущенно подняв глаза, — так вот, сержант стал читать что-то по своему, понимал я с пятого на десятое — раса, очистить.
Тут Вадим взял предложенную кем-то сигаретку и прикурив, продолжил.
— Я сразу понял, что им конец — немцы никогда особо не были жалостливы. Но еще раньше пришло осознание, что я им помочь не смогу ничем. Один, раненный, да когда рядом еще целый батальон этих фрицев, да, вдобавок, танк!
Понимал, а свой взятый шмайсер поднял, да залп дал… Причем так удачно, всех, кроме главного, мать его, убил. Вот так, одной очередью… Хорошая штука эти шмайсеры… — совсем задумчиво произнес раненный, на мгновенье забыв где он и с кем говорит.
— Так вот он мне в руку и засадил поганец! — парень дернул правой культяпкой, — И как я теперь…
Но тогда я же не знал, что гангрена руку сожрет, думал легко отделался. И из кустов выпрыгнул, одиночными стрелять начал, все в деда боялся попасть. А дед то, кинжал, всамделишный, достал и прямо в глотку тому! Ты представляешь! Ну, а очнулся я уже здесь…
— Так, а что же Вас заставило стрелять? — молодой женский голос тут же подхватил речь лежащего на койке солдата.
— Ну дык… Так свои же… Да не мог я… Ну как же…
— Советский солдат людей в беде не бросает! — веско прервал обескураженного вопросом парня, властный голос. — А ты, парень, герой теперь, самый настоящий! Готовь грудь для медали.
Запись оборвалась, а Миша в который раз погладил бритую голову. Дверь в комнату открылась, качнув развешенный флаг третьего рейха.
— Ты есть то будешь?
Он покачал головой. Застывшие кадры притягивали взгляд, и он включил запись заново.
— Четверо их было, — чуть щурясь, рассказывал его прадед.